ТОЛСТОЙ — ГАНДИ
7 сент[ября] 1910 г., Кочеты
Получил ваш журнал Indian Opinion и был рад узнать
все то, что там пишется о непротивляющихся. И захотелось сказать вам те
мысли, которые вызвало во мне это чтение.
Чем дольше я живу, и в особенности теперь, когда
живо чувствую близость смерти, мне хочется сказать другим то, что я так
особенно живо чувствую и что, по моему мнению, имеет огромную важность,
а именно о том, что называется непротивлением, но что в сущности есть
не что иное, как учение любви, не извращенное ложными толкованиями.
То, что любовь, т. е. стремление к единению душ
человеческих и вытекающая из этого стремления деятельность, есть высший
и единственный закон жизни человеческой, это в глубине души чувствует и
знает каждый человек (как это мы яснее всего видим на детях), знает,
пока он не запутан ложными учениями мира. Закон этот был провозглашаем
всеми, как индийскими, так и китайскими и еврейскими, греческими,
римскими мудрецами мира. Думаю, что он яснее всего был высказан
Христом, который даже прямо сказал, что в этом одном весь закон и
пророки. Но мало этого, предвидя то извращение, которому подвергается и
может подвергнуться этот закон, он прямо указал на ту опасность
извращения его, которая свойственна людям, живущим мирскими интересами,
а именно ту, чтобы разрешать себе защиту этих интересов силою, т. е.,
как он сказал, ударами отвечать на удары, силою отнимать назад
присвоенные предметы и т. п. и т. п. Он знал, как не может не знать
этого каждый разумный человек, что употребление насилия несовместимо с
любовью, как основным законом жизни, что как скоро допускается насилие,
в каких бы то ни было случаях, признается недостаточность закона любви,
и потому отрицается самый закон. Вся христианская, столь блестящая по
внешности, цивилизация выросла на этом явном и странном, иногда
сознательном, большей частью бессознательном недоразумении и
противоречии.
В сущности, как скоро было допущено противление при
любви, так уже не было и не могло быть любви, как закона жизни, а не
было закона любви, то не было никакого закона, кроме насилия, т. е.
власти сильнейшего. Так 19 веков жило христианское человечество.
Правда, во все времена люди руководствовались одним насилием в
устройстве своей жизни. Разница жизни христианских народов от всех
других только в том, что в христианском мире закон любви был выражен
так ясно и определенно, как он не был выражен ни в каком другом
религиозном учении, и что люди христианского мира торжественно приняли
этот закон и вместе с тем разрешили себе насилие и на насилии построили
свою жизнь. И потому вся жизнь христианских народов есть сплошное
противоречие между тем, что они исповедуют, и тем, на чем строят свою
жизнь: противоречие между любовью, признанной законом жизни, и
насилием, признаваемым даже необходимостью в разных видах, как власть
правителей, суды и войска, признаваемым и восхваляемым. Противоречие
это все росло вместе с развитием людей христианского мира и в последнее
время дошло до последней степени. Вопрос теперь стоит, очевидно, так:
одно из двух: или признать то, что мы не признаем никакого
религиозно-нравственного учения и руководимся в устройстве нашей жизни
одной властью сильного, или то, что все наши, насилием собираемые,
подати, судебные и полицейские учреждения и, главное, войска должны
быть уничтожены.
Нынче весной на экзамене закона божия одного из
женских институтов Москвы законоучитель, а потом и присутствовавший
архиерей спрашивали девиц о заповедях и особенно о шестой1.
На правильный ответ о заповеди архиерей обыкновенно задавал еще вопрос:
всегда ли во всех случаях запрещается законом божиим убийство, и
несчастные, развращаемые своими наставниками девицы должны были
отвечать и отвечали, что не всегда, что убийство разрешено на войне и
при казнях преступников2.
Однако, когда одной из несчастных девиц этих (то, что я рассказываю, не
выдумка, а факт, переданный мне очевидцем) на ее ответ был задан тот же
обычный вопрос: всегда ли греховно убийство? она, волнуясь и краснея,
решительно ответила, что всегда, а на все обычные софизмы архиерея
отвечала решительным убеждением, что убийство запрещено всегда и что
убийство запрещено и в ветхом завете и запрещено Христом, не только
убийство, но и всякое зло против брата. И, несмотря на все свое величие
и искусство красноречия, архиерей замолчал, и девушка ушла
победительницей.
Да, мы можем толковать в наших газетах об успехах
авиации, о сложных дипломатических сношениях, о разных клубах,
открытиях, союзах всякого рода, так называемых художественных
произведениях и замалчивать то, что сказала эта девица; но замалчивать
этого нельзя, потому что это чувствует более или менее смутно, но
чувствует всякий человек христианского мира. Социализм, коммунизм,
анархизм, Армия спасения3,
увеличивающаяся преступность, безработность населения, увеличивающаяся
безумная роскошь богатых и нищета бедных, страшно увеличивающееся число
самоубийств, все это признаки того внутреннего противоречия, которое
должно и не может не быть разрешено. И разумеется, разрешено в смысле
признания закона любви и отрицания всякого насилия. И потому ваша
деятельность в Трансваале, как нам кажется на конце света, есть дело
самое центральное, самое важное из всех дел, какие делаются теперь в
мире, и участие в котором неизбежно примут не только народы
христианского, но всего мира.
Думаю, что вам приятно будет узнать, что у нас в
России тоже деятельность эта быстро развивается в форме отказов от
военной службы, которых становится с каждым годом все больше и больше.
Как ни ничтожно количество и ваших людей, непротивляющихся, и у нас в
России число отказывающихся, и те и другие могут смело сказать, что с
ними бог. А бог могущественнее людей. В признании христианства, хотя бы и в той
извращенной форме, в которой оно исповедуется среди христианских
народов, и в признании вместе с этим необходимости войск и вооружения
для убийства в самых огромных размерах на войнах заключается такое
явное, вопиющее противоречие, что оно неизбежно должно рано или поздно,
вероятно, очень рано, обнаружиться и уничтожить или признание
христианской религии, которая необходима для поддержания власти, или
существование войска и всякого поддерживаемого им насилия, которое для
власти не менее необходимо. Противоречие это чувствуется всеми
правительствами, как вашим британским, так нашим русским, и из
естественного чувства самосохранения преследуется этими правительствами
более энергично, как это мы видим в России и как это видно из статей
вашего журнала, чем всякая другая антиправительственная деятельность.
Правительства знают, в чем их главная опасность, и зорко стерегут в
этом вопросе уже не только свои интересы, но вопрос быть или не быть.
С совершенным уважением Лев Толстой
|